Глава 4 Ремус

[antidumb]

Выйдя на окраину Годриковой Лощины, я аппарирую к своему дому. Шотландия с её пустынными горами — то место, где я могу жить, не представляя ни для кого опасности в полнолуние. Холодный дождь незаметно вымывает то тепло, которое я чувствую каждый раз, когда навещаю Лили и Джеймса. Мы по-прежнему друзья, но всё-таки война изменила и наши отношения. Обычно мне удаётся заставить себя не замечать лёгкую отстранённость, которая появилась между нами, но когда за два дня до полнолуния пробуждается звериное чутьё, от этого уже не получается отмахнуться. Я не могу осуждать Лили и Джеймса — у них на руках Гарри, идёт война, доверчивость может стоить очень дорого... Недавняя трагедия МакКиннонов потрясла всех нас, об их убежище знали только самые близкие. А моя «пушистая проблема» слишком серьёзна, чтобы забыть о ней. Это, кажется, получилось только у профессора Дамблдора, которому однажды даже пришлось напомнить, что день, когда он хотел отправить меня на очередное задание, был следующим после полнолуния. Я не могу предъявлять ему претензии, забот у него сейчас и без меня слишком много — дела Ордена, Хогвартс... Представляю, как нелегко управляться с детьми Пожирателей. Но иногда на меня накатывает волна злобной меланхолии — обычно в те дни, когда зверь особенно близко, а вместе с ним и боль трансформации.
Мой дом — в самом глухом ущелье, которое я только смог отыскать в этих местах. Я не магл, мне не требуется ни электричество, ни прочие удобства, без которых уже не могут жить те, от кого мы скрываем сам факт своего существования. Мне нужно совсем немного: как можно более крепкие стены, отсутствие людей, маленькие окна и большой запас досок. Наверное, если меня лишить магической силы, я смогу прокормиться, работая плотником. Если только работодателя устроит специалист, который каждый месяц на два-три дня берет отгул… Жить в лесу мне нравится, к тому же он надёжно защищает всех от той опасности, которую приносит полная луна. Силки уже расставлены, завтра я весь день буду собирать зайцев. Они нужны мне живыми — волк любит сырое мясо и кровь.
Я обосновался здесь практически сразу после окончания Хогвартса. Первое время всё было практически так же, как в школе — друзья навещали меня в полнолуние, и мы бегали по окрестным лесам, не рискуя встретить человека. Но постепенно возможностей для этих развлечений становилось всё меньше. Лили забеременела, потом родился Оленёнок, и Сохатый всё больше погружался в заботы о семье. А уж когда пришло известие, что Вольдеморт открыл охоту на него и Лили, он стал проводить с женой и сыном буквально каждую свободную секунду. Питер почти весь последний год был мрачен, погружён в какие-то свои невесёлые размышления и уже совершенно не похож на того Хвоста, которого я помню со школьных лет. Все мои попытки вызвать его на откровенный разговор неизменно проваливались — он просто тихо исчезал, сославшись на очередное срочное дело. Только Сириус по-прежнему считал своим долгом быть рядом в эти дни — но он, загруженный орденскими делами больше всех нас, просто не всегда мог вырваться. Вот и два последних полнолуния он пропустил... А я даже не могу спросить друзей, чем они занимаются, как и рассказать им о своих делах. Если мне что в Ордене и не нравится, так это только невероятный режим секретности: кроме Дамблдора никто не знает всего, что мы делаем. Да, он не ошибается при составлении планов, но легче от этого не становится... Необходимость постоянно хранить тайну медленно, но верно отдаляет нас друг от друга. Я надеюсь, это пройдёт, когда закончится война — если только она не закончится вместе с нами...
Мой дом неказист, но за эти годы он уже стал казаться мне родным и уютным. На нижних камнях прорастает мох, но я и не думаю его счищать — чем запущенней вид, тем лучше, мне не нужны удивлённые восклицания каких-нибудь пришлых охотников. Окна-бойницы, задранная высоко над плоской крышей удивительно узкая труба, зелень травы на крыше, деревья, подступившие к самым стенам. Жилище отшельника, которым мне предстоит остаться до конца моих дней. Всё подчинено главному: жить незаметно, ни для кого не представляя опасности. И размер трубы таков, чтобы волк не смог в неё протиснуться, и запас досок, заботливо укрытый от дождя — здесь нет ничего случайного, всё подчинено моим целям. Даже Сириус, который довольно часто сюда заглядывает, не подозревает о существовании скромной альпийской горки, на которой я круглый год выращиваю крокусы и рододендроны. Их цветы — одна из немногих радостей, которые доступны в моём положении. Обстановка в доме самая простая: одна комната, которая для меня и кухня, и гостиная, и спальня — много ли надо вечному холостяку? Вся мебель сколочена из массивных дубовых досок, ножки пропущены сквозь брусья пола и с обратной стороны намертво укреплены металлическими полосами. Я с детства слишком хорошо знаю, на что способен оборотень с неутолённой жаждой крови и убийства. После каждого полнолуния я вижу на стенах всё новые полосы от когтистых лап и собираю остатки волчьей шерсти. От несчастных лопоухих не остаётся ничего, кроме свежих пятен крови. Запас зелий, при помощи которых я привожу в порядок желудок и залечиваю царапины, надёжно укрыт в подполе.
Джеймс, Сириус и Питер часто удивлялись, почему я никогда не проявлял ненависти к Снейпу и всегда ухожу от обсуждения подробностей их вражды! Не знаю, сколько в его душе светлого, сколько тёмного, но я и сейчас помню тот день в Хогвартсе, когда он покинул кабинет Дамблдора после истории с Визжащей хижиной. Не поднимая головы, он подошел ко мне и буркнул тихо, чтобы не слышал никто: «Загляни в тоннель ещё раз. Справа от входа – камень, там склянка с зельем и рецепт. Я всё написал, но, если не веришь — попробуй на мне». Развернулся и ушёл. В ту же ночь я забрал его подарок: его разработки зелье от проблем с желудком, которым я пользуюсь и сейчас. Сколько времени у него ушло на это изобретение? Сколько времени он знал о моей проблеме и молчал? Через месяц я проверил его лекарство и понял, что оно эффективнее зелий мадам Помфри. Я нашел Северуса в библиотеке и просто пожал ему руку. На его лице не дрогнул ни один мускул, только в глубине чёрных глаз будто промелькнула светлая искра. Он снова уткнулся в какой-то древний пергамент, а я не находил слов, чтобы начать разговор с ним. Только через минуту он поднял голову и вопросительно поглядел на меня. Я смог выдавить из себя ровно одно слово: «Простишь?». Северус смотрел мне в глаза несколько долгих секунд, и в этом взгляде сквозила какая-то старческая мудрость и грусть. Он молча протянул мне руку и крепко пожал ее. Странный был момент! Мы оба понимали друг друга без слов: мы могли бы быть друзьями, но встали по разные стороны баррикад. Я никогда не пошёл бы против Джеймса и Сириуса, даже попытка рассказа о светлых сторонах Сопливуса, как они его называли, стала бы концом нашей дружбы. Северус понимал, что все его Мальсиберы и Эйвери, которые и так еле-еле терпели его из-за отца-магла, не дадут ему шагнуть навстречу мне. Сейчас я точно знаю, что он стал членом стаи Вольдеморта, но почему-то всё равно продолжаю верить — Северус никогда не был нам смертельным врагом. Мерлин, сразу видно, что скоро полнолуние — я уже начинаю мыслить по-волчьи! Стая Вольдеморта!
Следующий день проходит в хлопотах, как и обычно. Прогулка по лесу успокаивает и придаёт сил. Зверь всё ближе и ближе, я намного лучше чувствую лесные запахи, чем пару дней назад — и они, как ни странно, помогают смириться с неизбежным. Я всегда мечтал сохранить это состояние, получив слух, зрение и обоняние, которые делают меня частью природы, но избежав ненавистных превращений. Достав из силков зайцев, которым предстоит пойти на ужин волку, я возвращаюсь в дом — там ещё много надо сделать. Одна доска за другой крест-накрест прибивается к оконным проёмам, поперёк двери вырастает целая решётка. Мерлинова борода! Приколотив последнюю доску, я обнаруживаю, что не притащил в дом два бруса, которые должны перекрыть доступ в подпол. Ничего страшного, конечно, времени в запасе достаточно, но попотеть придётся. Но когда я распахиваю дверь, то вздрагиваю от неожиданности: за порогом, ощетинив загривок, стоит огромный черный пёс! Бродяга? Бродяга! Сириус успевает подхватить меня, когда я сползаю по косяку.
— Что, Лунатик, нервишки пошаливают?
— Я не ожидал, что ты придёшь. Тебя уже два месяца не было...
— Прости. Ты же сам понимаешь, жизнь такая... Но я ведь всегда прихожу, когда могу.
— Понимаю. Я тебе очень благодарен.
— Брось, ерунда какая... Мы же друзья!
— Друзья. Когда не забываем об этом... У нас сейчас слишком много тайн, чтобы всегда помнить о дружбе.
— Я — помню, — Сириус непривычно серьёзен. — Дёшево мы стоим, Ремус, если война может нас расколоть.
— Но ведь может. Мы храним секреты даже друг от друга не только потому, что так приказал Дамблдор.
— Потому что от этого не только наши жизни могут зависеть. Но во всём, что касается меня одного, я любому из вас верю, как себе самому.
— А у Сохатого теперь вообще нет ничего, что касалось бы только его.
— Но он нам верит.
— Тебе. Насчёт себя — не уверен. И правильно, в общем...
— Та-ак... Похоже, надо мне посылать подальше Орден, если на полнолуние выпадают какие-то серьёзные задания. Два месяца пропустил, а ты за это время успел чёрт знает, что себе вообразить!
— Шуточки у тебя, Бродяга...
— Никаких шуток. Мне все эти рассуждения про общее благо до... — он спохватывается, вспомнив, видимо, что я не люблю крепких выражений, — короче, ты меня понял. Моя война — за тех, кто мне дорог. Перетопчется без меня Орден три ночи в месяц, когда я нужен тебе.
Мне становится неловко. Что я несу, в самом-то деле? Как будто не рад видеть друга? Сейчас ещё хныкать начну, как первокурсница!
— Извини. Я дичать начинаю в этой глуши. С волками жить, по-волчьи выть.
— С волками? — он смотрит на меня так, будто я положил перед ним схему изготовления философского камня.
Ну да, с волками. Я, как и все мы, не рассказываю о деталях своей работы на Орден, но моим друзьям несложно догадаться, в чём она состоит. Агент влияния среди оборотней. Летом профессору Дамблдору пришла идея если не перетянуть кого-нибудь из моих сородичей на сторону Ордена, то хотя бы создать противовес пропаганде Грейбека. Вольдеморт наобещал Фенриру чуть ли не золотые горы, и тот работает на господина с редкостным рвением — наверное, пытается заслужить Метку. Старается набрать как можно больше народа в свою стаю. Мне мало что удалось бы сделать без напарника, с которым свёл профессора Дамблдора Флетчер.
Конрад Джексон, который предпочитает, чтобы его звали по фамилии, личность на редкость колоритная — блондин лет сорока, почти семи футов ростом, со страшным шрамом через всю щёку. Я много раз спрашивал, где он заработал эту красоту, но слышал в ответ неизменную шутку — мол, по весне обознался, решил полюбезничать с настоящей волчицей, а у той супруг некстати рядом случился. Обычные байки оборотней, которым нельзя верить, ведь мы никогда толком не помним, что делаем, потеряв человеческий облик. Не хочет говорить — пусть себе. А самая примечательная его черта — нервный тик левого века, из-за которого, кажется, что Джексон постоянно подмигивает. В сочетании со шрамом впечатление производит жуткое, но меня это вполне устраивает, потому что такое не сыграешь даже под Оборотным Зельем. Впрочем, я еще со школьных лет слишком хорошо знаю второй смысл назавния этого зелья, о котором нет ни слова ни в одном нынешнем учебнике: в Средние века его частенько использовали для того, чтобы травить моих сородичей. Судя по обрывкам преданий, смерть наступала мгновенно и необратимо уже от минимальной дозы...
Поначалу я сомневался, что в этой затее есть хоть какой-то смысл, но Джексон быстро убедил меня, показав однажды после полнолуния, что творит стая Фенрира. Крохотная деревушка на берегу горного озера, вырезанная целиком, от взрослых до детей и всей домашней живности... По слухам, эти негодяи часто так развлекаются, и каждый месяц у них прибавляется по двое-трое новичков, которым уже нет дороги назад. После этого я понял, что если нам удастся отговорить хоть одного человека от присоединения к этим нелюдям, то мы уже сделаем немало. Как и Грейбек, мы общаемся с теми нашими сородичами, которые ещё живут по старым традициям — в одиночку или по двое-трое, скрывась от людей и не убивая без необходимости. Сначала их старается убедить Фенрир, вслед за ним в гости приходим мы с Джексоном. Чаще всего результатов нет ни у нас, ни у Грейбека. Он сулит им безнаказанность и кусок власти с того момента, как Вольдеморт возьмет верх. А нам что говорить? Всё про те же традиции да про то, что Орден и Дамблдор работают над созданием зелья, которое позволит избавиться от мук трансформации или хотя бы облегчит их. Люди кивают, угощают чаем, но ведь не более того! Будет ли на самом деле профессор Дамблдор заниматься этим зельем — как знать. Я очень хочу верить ему, но его успехи в зельеварении — дела давно минувших дней... Почему-то в памяти всплывает наша с Джексоном встреча в августе.
В тот день всё было не как обычно — Джексон пригласил меня в «Кабанью Голову», хотя мы всегда старались общаться в пустынных местах, никому не попадаясь на глаза. Когда я аппарировал прямо к крыльцу, он уже ждал меня на пороге. Из-за его особенности нам даже пароли не нужны, так что мы просто пожали друг другу руки и вошли внутрь. К моему удивлению, Аб приветствовал Конрада как старого знакомого и даже принёс нам огневиски — такую честь он мало кому оказывает. Я только успел подумать, что надо будет как-нибудь спросить Аберфорта, откуда он так хорошо знает моего напарника, а Джексон, отхлебнув из бокала, перешёл к делу.
— Поаккуратней нам с тобой надо.
— Что-то случилось?
— Угу. Помнишь ту пару из Бирмингема? Убиты. Говорят, над их домом Смертный Знак видели. Как бы и до нас с тобой не добрались...
У меня оборвалось сердце. Я не боялся смерти — я знал, чем рискую, когда вступал в Орден. Но мирные люди, которые погибли просто из-за того, что говорили со мной...
— И что же нам делать?
— Что-что... Дальше действовать. Ты список сделал, как я тебя просил?
— Сделал. Джексон, — я наконец-то набрался духу, чтобы задать ему этот вопрос, — а тебе всё это зачем? Только не говори, что тебе не нравится Вольдеморт и поэтому ты готов рискнуть ради победы.
Он ухмыльнулся, и лицо у него даже в человеческом облике стало похоже на волчью морду.
— Пацан, мне в самом деле один хрен — что Лорд, что Министерство, что этот ваш Дамблдор. Ты-то ему обязан, он тебя учиться взял... Но всё равно даже твои товарищи таких, как мы, едва терпят. За людей нас никто держать не будет. Грейбек придурок, если верит, что у Лорда кусок мяса на дармовщинку обломится. А вот быть самому себе хозяином при нём не выйдет. И это мне не по нутру. У меня своя стая, я сам себе господин и вожак, и спину гнуть ни перед кем не хочу. Поэтому вам помогаю. Просёк?
— Понял.
— Тогда давай список.
А через несколько дней после этой встречи я почувствовал лёгкий холодок отчуждения со стороны Сириуса. Я так и не спросил его, в чём дело, предпочитая оставаться в неведении. И вот сейчас, сидя на крыльце под звёздным небом, я вижу, как тает лёд. Но снова не стану задавать вопросы...
Полнолуние проходит так, как всегда, когда рядом кто-то есть — присутствие Бродяги позволяет не сидеть в доме, а прогуляться по лесам. Даже в этой безлюдной местности я не рискую выходить в одиночку. Ночь — время зверя. Волчье солнце светит с небес, запахи леса щекочут ноздри и кружат голову зверю, а раздающиеся со всех сторон шорохи заставляют шерсть на загривке вставать дыбом в предвкушении охоты. Эти ощущения настолько сильны, что врываются даже в сны человека, когда утром луна отпускает меня и даёт заснуть. В эти дни я стараюсь двигаться как можно меньше — так легче переносить трансформацию. В полудремоте я вижу, как Сириус тихо, стараясь не потревожить меня, выходит, чтобы вечером появиться снова.
Наконец, дни пытки заканчиваются. Проснувшись на закате после третьей мучительной ночи, я вздыхаю с облегчением — до следующего раза у меня есть время, когда я буду чувствовать себя почти нормальным человеком. Я вытаскиваю из подпола нужные зелья, выпиваю их и одеваюсь. Теперь надо только немного подождать, когда все неприятные ощущения отступят.
На столе белеет записка. Почерк Бродяги.
Лунатик, дружище, извини — дождаться твоего пробуждения не смог, дела зовут. У меня важные новости: Лили и Джеймс вынуждены были применить Заклятие Доверия. Теперь к ним так просто не попадёшь. Я оставил записку в самом надёжном твоём тайнике, скажешь над ней наш второй пароль и прочтёшь адрес. Удачи.
Грамотно составлено. Мой самый надёжный тайник — справа от дома, крохотная ниша под одним из брёвен. Если смотреть сверху, то ничего заметить нельзя, надо лечь на землю. А второй пароль — тот, который стирает Карту Мародёров. Я извлекаю клочок пергамента и аппарирую в Годрикову Лощину, но почему-то на том месте, где был дом, я ничего не вижу. Надо будет подробнее расспросить Лили и Джеймса, как работает это заклинание. Шёпотом произнеся пароль, я читаю адрес, сжигаю записку — и дом появляется передо мной, словно возникнув из ниоткуда.
Лили открывает дверь и приветливо улыбается, а Джеймс, выходя мне навстречу из гостиной, сшибает вазу со стоящего у двери столика. Сверху раздаётся недовольный вопль Гарри — умел бы он говорить, наверняка сказал бы что-нибудь не совсем пристойное. Лили быстро убегает в детскую.
— Привет, как самочувствие?
— Спасибо, Сохатый, уже нормально. Что у вас? Что такое Заклятие Доверия?
— Заклятие Доверия или Фиделиус, — Джеймс забавно передразнивает профессора Флитвика, — это сложное заклинание, позволяющее засекретить адрес дома и запечатать тайну в сердце Хранителя. Только тот, кому Хранитель по своей доброй воле откроет секрет, лично или в письме, сможет попасть туда. Это тебе общие слова, а суть куда как сложнее. Мы с Лили и Сириусом зачитали книгу о Фиделиусе до дыр, она потом что-то долго искала в нумерологии – получается, что дом теперь очутился в трех пространственных измерениях, свернутых в обычной нашей жизни. Но это не портал и не аппарация – время течет в обычном ритме, останавливаться и не думает. И, самое забавное, слов пароля достаточно, чтобы произносящий их получил доступ к дому. Мало того: магия этих слов действует столько времени, сколько существует Фиделиус. Энергетическая нагрузка на Хранителя весьма основательная, но вовсе не запредельная – у него просто утомляемость повышается, в сон клонит и всякое такое. Скажу коротко: нам в Хогвартсе магия такого уровня и не снилась, как мы с этим заклинанием справились, я и сам не понимаю. Но ведь справились!
— И ваш Хранитель...
— Бродяга, конечно. Так что, как видишь, мы в надёжных руках.
— Да, он умрёт, но не выдаст... А вы уверены, что это безопасно — отправлять записки?
— Питера Сириус привёл сюда лично. А твой дом в такой глуши, что туда никто не сунется.
— А остальные?
— А остальные пока обойдутся, — Лили, успокоив ребёнка, спускается вниз и кладёт руку на плечо мужу. — Мы отдохнуть хотим. Устроим себе маленький медовый месяц. Имеем право?
Их лица светятся счастьем и предвкушением невинных удовольствий супружеской жизни. Я начинаю остро чувствовать себя лишним, но вместе с тем мне становится спокойно за друзей. Они и Оленёнок в безопасности, это главное.
— Ужинать с нами будешь?
— Нет, спасибо, — желудок уже сводит от голода, но я по опыту знаю, что до завтрашнего дня лучше ничего не есть. — Я пойду.
— Давай, Лунатик, приходи в себя. Тебя мы всегда рады видеть, только Патронуса присылай, когда захочешь проведать.
Я не спеша возвращаюсь к тому месту, откуда можно аппарировать. Третий день полнолуния, никаких заданий от Дамблдора не предвидится. Это я могу собраться с силами, если того требуют дела Ордена, а вот Конраду такое и предлагать не стоит: для него Дамблдор только союзник, но не командир. Куда теперь? Мне очень хотелось принять приглашение Лили, но это было бы совершенно бестактно. Они имеют право немного побыть наедине друг с другом и с Оленёнком. После свадьбы они даже не смогли позволить себе ничего подобного, у Ордена как раз начались трудные времена...
Дойдя до границы зоны аппарации, я понимаю, куда сейчас отправлюсь. За последние дни я успел повидаться с Лили, Джеймсом и Сириусом — осталось только встретиться с Питером. Нам давно надо поговорить по душам. Может быть, всё его поведение и хмуро-озабоченный вид объясняются просто усталостью? Ему и Сириусу не удаётся толком отдохнуть уже несколько лет. Но Бродяге такая жизнь, похоже, нравится, и сил оставаться самим собой у него хватает. А Питер всегда был самым слабым из нас, и сейчас ему действительно тяжело. Он боится остаться один и, наверное, не очень уверенно себя чувствует, когда приходится выполнять задания одному или в группе, где нет никого из нас. А из-за той секретности, которую нам всем приходится соблюдать, я даже не знаю, где он сейчас живёт. Конечно, шансов застать Питера у мамы немного, но она может знать его адрес. И сама миссис Петтигрю будет рада меня видеть. Я не раз гостил в их доме ещё в школьные годы, к друзьям сына она всегда относилась как к родным. Когда мы закончили учебу, Питер даже рассказал ей мою тайну, и она, как ни удивительно, не стала относиться ко мне хуже.
Петтигрю живут в обычной магловской деревушке на юге Девоншира, на самой окраине, рядом с небольшой рощицей, куда можно спокойно и незаметно аппарировать, а потом появиться рядом с домом пешком, не вызывая подозрений у маглов. Сосредоточившись, я мысленно представляю себе заросли кустов, в которые нужно обязательно попасть и мгновением позже оказываюсь именно там, причем в метре от… Питера, который моментально выхватывает палочку и направляет её мне в грудь. Мгновением позже мы хлопаем друг друга по плечам, радуясь неожиданной встрече.
— Питер, ты куда собрался?
— Рем, ты не поверишь: я ни-ку-да не собрался. Я тут рыбу ловлю, причём удочкой, — он немного смущённо фыркает и показывает рукой в сторону ручья, на берегу которого действительно натыканы несколько удочек. — А ты здесь каким ветром? Сегодня же третьи сутки, как ты себя чувствуешь?
Мы шагаем к ручью, на берегу которого горит небольшой костерок. Вокруг ни души, и я успеваю оценить, что Питер действительно здорово устроился.
— Ветер, как ты понимаешь, был исключительно попутный. Когда мне ещё к друзьям заглянуть, если не в такой день? Чувствую я себя уже вполне сносно, а заданиями меня до завтра дёргать не будут. Заскочил в Годрикову Лощину, увидел, что я там лишний, а потом решил тебя проведать. Мы сколько не виделись-то уже? Лучше расскажи, как это тебе повезло выкроить время на рыбалку?
— Присаживайся. Раз ты в Годриковой Лощине был, то уже почти всё знаешь.
Питер подбрасывает в костёр несколько поленьев, становится заметно теплее. Присесть мне точно надо: после двух аппараций голова начала кружиться, да и ноги предательски подрагивают.
— Ты не зря сегодня на ногах? Вид у тебя бледный, Лунатик! Давай, посидишь немного, и пойдем к маме — не забыл ещё, какие у неё отвары? Садись, садись давай!
Пока я перевожу дух, Питер достает из рюкзака тёплый плед и набрасывает мне на плечи, вешает над костром котелок с водой, добавляет хворост. Я просто молчу, наслаждаясь покоем. Питер всегда относился к моим превращениям как к болезни, которая не может доставлять никакого удовольствия. Хлопоча вокруг костра, он с тревогой поглядывает на меня через плечо. Он помнит, как я пластом лежал в Хижине на третьи сутки, собираясь с силами, чтобы вечером выйти из-под Ивы и отправиться на ночь в палату к мадам Помфри. Конечно, Питер трусоват, но он лучше Сириуса и Джеймса понимал, насколько непросто мне было в это время поддерживать шутливый разговор и заставлять себя улыбаться. Про новое зелье, которое позволяет мне сегодня держаться на ногах, я ему пока не рассказывал. Прекратив суетиться, Питер подсаживается к огню, подтянув колени к подбородку.
— Я был у Поттеров, когда они с Сириусом работали над этим самым Фиделиусом. Заклинание, кстати, сложное, я и не думал, что они справятся. Два дня работали, пока всё получилось, как надо, но оно ведь того стоило, правда? Ты только обещай парням не рассказывать, что мы вдвоём с Эванс, пока они там пыхтели, нашли немножко иной способ для Фиделиуса. Джеймс с Сириусом уверены, что только с их мастерством такое возможно.
Рядом с костром так тепло, что мне лень даже разговаривать, но Питера явно переполняет гордость, и я стараюсь не потерять нить беседы.
— Питер, с чего ты вдруг заливать стал? Заклинание, с которым Бродяге и Сохатому пришлось попотеть, тебе точно не по зубам!
На дружеские подначки Питер всегда реагировал без чувства юмора. Но сейчас он отвечает по взрослому, совершенно спокойно:
— Вот к маме пойдём, сам всё увидишь. Говорю, что освоил — будет тебе доказательство. Правда, всю эту заумь про дополнительные измерения и прочее, о чем мне Лили с Джеймсом толковали, я действительно не понял, но это же не главное – главное, что укрытие для мамы у меня получилось таким, каким и требовалось. Да и, собственно, я не про то хотел рассказать.
Всё его радостное возбуждение куда-то исчезает, теперь по виду ему можно дать лет сорок. Раньше я не замечал за ним таких резких перепадов настроения.
— Знаешь, просидел я у Поттеров два дня, болтал с Лили – и думал, думал, думал. Не знаю, как ты, а я устал от бесконечной секретности, от того, что некогда остановиться, что я уже давно не представляю всю картину происходящего. Суетимся, бегаем взад-вперёд, друг друга почти не видим... И самых близких тоже. Мама за эти три года войны и моего участия в Ордене постарела лет на десять, не меньше. Конечно, я ничего ей не рассказываю, да она и не пытается что-то узнать, но это бесконечное ожидание и страх измотали её до предела. Нельзя так, Лунатик! Ты сам-то когда последний раз родителей навещал, чтобы побыть с ними пару дней?
Он встаёт, чтобы снять с огня закипевший котелок. Да, он действительно безумно устал. Он ведь и в Орден пошёл скорее за компанию с нами, чем по собственному убеждению. За эти три года Питер не повзрослел, а постарел. Кажется, я знаю, что сейчас услышу…
— Лили посоветовала мне отдохнуть хоть пару недель, пока я не сошёл с ума. Вот второй день бездельничаю, рыбу ловлю и уже два вечера провёл с мамой. Она написала Дамблдору, что я основательно простыл — оказывается, ничего сложного. И ты знаешь, он даже не ответил на её письмо!
—- Да ладно тебе, Пит, ты же знаешь, какая на нём нагрузка! Ты уже не школьник-шалопай, чтобы он стал проверять, не прогуливаешь ли ты уроки. А вот совет тебе Лили дала правильный. Они с Джеймсом решили себе медовый месяц устроить, я вообще всегда в полнолуние отдыхаю... Не всем же быть двужильными, как Бродяге. Да и то я думаю, что он в основном на жажде мести держится...
— Считаешь, он из-за брата озлился?
— Родная кровь всё-таки, через неё просто так не переступишь. А Сириус уверен, что Регулуса убили по приказу Вольдеморта.
Я знаю, что разговор очень важен для Питера, но уже ничего не могу с собой поделать. Коварное тепло от огня и чай с запахом дыма сделали свое дело: глаза слипаются, а язык начинает заплетаться. Видимо, я даже начинаю дремать — поваливший от костра дым и дружеский пинок от Питера заставляют меня вскочить как ужаленного.
— Вставай, лежебока! Пять минут пешком одолеешь или тебе носилки соорудить? — он с хохотом уворачивается от моих попыток поймать его. Вот теперь он снова похож на моего школьного друга, умевшего не унывать в тяжёлые минуты.
Прекратив дурачиться, мы шагаем в сторону дома Петтигрю. Шутки шутками, но что-то я действительно не очень хорошо держусь на ногах — поторопился, теперь нужно срочно ложиться спать. Зря я беспокоился о состоянии Питера. Отдохнёт неделю и будет в полном порядке. Он неожиданно останавливается перед последним поворотом дороги.
— Стоп. Надо бы с тобой поспорить — освоил я Фиделиус или нет, но нельзя же издеваться над больным человеком. Любуйся!
Он выводит меня за поворот. Я не верю своим глазам: их крошечного домика просто нет, окраину деревни украшает небольшой пустырь! Подобрав упавшую челюсть, я разворачиваюсь к Питеру:
— И тебе на ТРИТОНах поставили по заклинаниям только «В»?! Дай мне пожать руку гению!
Питер сияет. Ему не так уж часто удаётся доказать, что он как чародей на что-то годится. С преувеличенной торжественностью он произносит:
— Я доверяю тебе, Ремус Люпин, тайну дома миссис Петтигрю. Ты имеешь право войти по слову Хранителя!
Дом сгущается будто из воздуха. Довольно хохоча, Питер тащит меня за руку, поскольку я всё ещё не до конца пришёл в себя. Распахнув дверь, он кричит:
— Мама, у нас гости!
Миссис Петтигрю семенит к нам из кухни, на ходу вытирая руки полотенцем.
— Ремус! Вот уж кого не ожидала, ты же у нас год не появлялся! Как ты, как твои родители, всё в порядке?
Проводив меня на кухню, она усаживает меня за стол, вешает полотенце на место, внимательно смотрит на настенный календарь и исчезает за дверью кладовой, чтобы через несколько минут выйти оттуда со связками сушёных трав. Привычное зрелище, такое домашнее и уютное — кипящий на огне котелок, в котором варится зелье. Поняв, что несколько минут ей будет не до меня, я поворачиваюсь к улыбающемуся Питеру и вполголоса спрашиваю:
— А что сказали на твой Фиделиус соседи по деревне?
Питер смущённо прячет глаза и водит пальцем по поверхности стола.
— Лили нашла одно заклинание... Оно создаёт иллюзию, которую видят только маглы, для волшебников слабовато. Я проверил на ближайших соседях, всё у меня получилось. А потом память им подчистил. От одного Обливиэйта вреда не будет...
— А как твоя мама переживёт одиночество?
— Ты уже знаешь свойства Фиделиуса? Если со мной что-то случится, — кадык на его шее нервно дёргается, — дом появится на своём месте. А пока со мной всё в порядке, мама не чувствует себя одинокой — у неё есть я.
Он стремительно поднимается и идет к миссис Петтигрю — помочь размельчить травы. Я откидываюсь на спинку стула, моё беспокойство о Питере исчезает без следа. Если он думает о нас и о своей маме, значит, с ним ничего страшного, это просто усталость от постоянного перенапряжения, секретности и вынужденного одиночества.
Пару минут спустя мама Питера ставит передо мной две чашки с настоями. Я пью их не в первый раз и знаю, что к утру буду как новенький. Она непревзойдённая травница. Миссис Петтигрю усаживается напротив меня и смотрит, как я пью. Она смотрит на меня с участием и заботой, как родная мама, и не говорит ни слова, только ласково поглаживает мою руку. Из комнаты появляется Питер:
— Я тебе постелил, иди ложись. Спи спокойно, сам знаешь, что находишься в самом безопасном месте Англии! А нам с мамой ещё работать и работать, чтобы с утра накормить голодного оборотня!
Питер снова улыбается, будто и не был несколько минут назад непривычно серьёзен. А действие отвара миссис Петтигрю уже начинает сказываться: слипаются не только глаза, но и мысли. Питер понимающе ухмыляется и помогает мне добраться до кровати. Я залпом осушаю вторую чашку, с последним глотком проваливаясь в мягкий и спокойный сон.
Когда я открываю глаза, в окно комнаты уже заглядывает отнюдь не раннее осеннее утреннее солнце. Я проспал остаток вчерашнего дня и всю ночь. Миссис Петтигрю творит со мной настоящие чудеса — я редко чувствую себя так бодро, тело просто налито энергией! В комнате никого нет, так что я могу спокойно одеться (вспомнить, как моя одежда оказалась аккуратно сложена на стуле, я даже не пытаюсь) и выйти на кухню. Миссис Петтигрю сидит за столом со свежим номером «Пророка», Питера нигде не видно. Она приветливо улыбается.
— Доброе утро, Ремус! Надеюсь, ты в полном порядке? Где у нас ванная комната, ещё не забыл?
— Миссис Петтигрю, вы снова сотворили маленькое чудо! Перед вами самый бодрый оборотень Британии! А где Питер?
Улыбка моментально гаснет, за мгновение она стареет на добрый десяток лет.
— Поздно ночью прилетела сова с письмом, и Питер сразу же ушёл. Обещал к вечеру вернуться, больше ничего не сказал. Неужели Дамблдор не поверил мне?
Мое радостное настроение тоже тускнеет. Что такое могло случиться, чтобы вытащить «больного» из постели? Но тогда была бы ещё одна сова с письмом для меня! Миссис Петтигрю будто читает мои мысли:
— Питер сказал, что записку для тебя он сунул в карман твоей куртки. Ответь мне только на один вопрос: случилось что-то серьёзное?
Я проверяю карманы и обнаруживаю клочок пергамента, на котором написано всего несколько слов. С трудом удерживаясь от смеха, я очень серьёзным тоном говорю:
— Не знаю, как вы, а я теперь места себе не найду из-за переживаний! Возможно, последствия случившегося Питеру придётся расхлёбывать всю жизнь! Но у него ещё есть все шансы отделаться лёгким испугом...
Я передаю записку миссис Петтигрю, понимая, что такие шутки хороши в меру. Её руки немного дрожат, когда она поправляет вытащенные из кармана очки.
«Лунатик!
Она настоящее чудо! Надеюсь познакомить тебя до решения о дне свадьбы!»
Получив честно заслуженный шлепок полотенцем, я откровенно хохочу вместе с мамой Питера, которая одновременно умудряется ещё и расплакаться, прежде чем обессилено опуститься на стул.
— Миссис Петтигрю, Питеру, между прочим, исполнился двадцать один год! Это была от кого надо сова!
С этими словами я иду в ванную. Чёрт возьми, жизнь продолжается! А Питер-то, тихоня Питер! Интересно, когда и с кем он меня будет знакомить?
Когда я возвращаюсь на кухню, миссис Петтигрю по-деловому собрана, смотрит на меня уже не как на друга сына, а как на совершенно взрослого человека. На подоконнике ждет-топчется сова Дамблдора. Аккуратно запечатанный пакет можно даже не вскрывать, я и так знаю, что в письме всего несколько слов: «Полдень, место обычное». Кто бы сомневался! Бросив взгляд на часы и на ломящийся от многочисленных блюд стол, я мгновенно прикидываю, что аппарировать придётся с плотно набитым желудком.
Миссис Петтигрю спокойно ждёт, пока я отдам должное её кулинарному искусству, чтобы сказать всего несколько слов:
— Береги себя, Ремус! Уж не знаю, к кому сегодня отправился Питер, но помни, что ближе тебя, Джеймса и Сириуса у него никого нет. Да и у меня, пожалуй, тоже…
Она обнимает меня, украдкой смахивает набежавшую слезу и, пока я не исчезаю за знакомым поворотом тропинки, продолжает махать мне рукой, стоя на пороге дома. Вот уже и заросли кустарника, которые надежно прячут меня от любопытных глаз. Один поворот вокруг оси…
— Здравствуй, Аб! Я не опоздал?